Я не хочу уходить
Четыреста долгих лет продлится зима
Больше чем можно простить,
Больше чем можно спасти из пустоты

Очень давно, еще в бытность придворным магом, Пьеро не сумел остановить надвигающуюся катастрофу, хотя оказался одним из немногих, кто предвидел ее приближение: проклятый и отверженный, он вынужден был смотреть на то, как рушится его страна и как немногие выжившие - обычные люди, ничем не провинившиеся перед небесами - превращаются в отвратительных монстров. Все, связанное с Каэнри'ах, было предано забвению; все, оставшееся от нее - обречено.
Но Пьеро отказался быть обреченным.
Из проклятого он сделался проклятием, бросив вызов самим небесам и собрав вокруг себя тех, кто не страшится следовать его путем. Если ему не нашлось места в этом миропорядке, он построит новый - под рукой Царицы, первой, кто услышал его.
Без Пьеро не было бы Дотторе - это признает даже сам заносчивый Доктор: кто еще дал бы изгнаннику из Академии, скрывающемуся в пустыне изгою, ресурсы и возможности для того, чтобы спокойно заниматься своими еретическими исследованиями? Кто еще бы помог ему из гонимого отщепенца сделаться пугающим Предвестником - не слишком способный на привязанности Дотторе помнит, кому обязан всем, а кроме того он уважает талант и силу, а этого у бывшего придворного мага в избытке.
Пьеро пережил свою страну, катаклизм, унесший бессчетное количество жизней, и большую часть своих соотечественников; Дотторе иногда думает, что таково истинное проклятие Пьеро - переживать.
Но он не уверен, что Пьеро пережил.
От Царицы:
На него взор свой обращает божество. Крио Архонт Снежной — первая из богов Селестии, кто лично посещает Каэнри’ах. Она приезжает к ним с надеждами на новые открытия и дружбу, с неподдельным любопытством обо всём расспрашивает и искренне восхищается независимой, гордой нацией, ни в чьём божественном покровительстве не нуждающейся. Царица предлагает им быть равными, засыпает подарками и покоряет чистосердечием. Очаровательная и кокетливая, лёгкая на подъём, открытая, величественная, но лишённая надменности, она страстно тянется к жизни — и находит её.
Как бы заочно к ней ни относился будущий Пьеро, она не оставляет шанса своему проводнику быть равнодушным к ней. Царица выбирает его — среди всех вьющихся вокруг новой диковинки дворян Каэнри’ах она обращает свой взор на него, дарит ему на считанные дни свою любовь. Таких романов у неё было множество, но отчего-то именно ему она на прощание оставляет своё кольцо — пусть обещает сохранить до следующей их встречи. Кольцо останется у него и во второй её приезд — пусть обещает беречь, думать о ней и ждать, пусть пишет ей и, коль отважится, приедет сам.
На третий раз она приносит смерть.
На третий раз она становится предателем, цепным зверем Селестии, вьюгой вытягивающим жизнь и сметающим льдами дворцы. Она становится их наказанием за своеволие, она ломает всё, что так любила в них — за жалкими попытками спасти тайком хоть что-то прячется мольба об искуплении. Царица убивает его рыцарей и громит каждый камень его пристанища. Но, когда Пьеро лежит перед ней раненый и поверженный, она щадит его — и крадёт из-под носа Селестии.
Осколочек Каэнри’ах, изломанный и проклятый, она уносит за собой, чтобы сделать своим возмездием. И, если повезёт однажды, — судьёй.
Им приходится строить всё заново, на вражде и желании мести — сотрудничать. Царица не надеется на прощение, но просит быть её союзником, просит, объединившись общей целью, встать на её стороне. Два жестоких, изодранных сердца с годами открываются друг другу совсем по-иному: нет никого, кто мог бы в полной мере разделить их понимание. Они жаждут крови Селестии любой ценой, и верность этой одержимости вновь сращивает их. Крепче, искреннее, горячее, чем когда-либо.
Он становится вернейшим из её подданных, правой рукой, холодным разумом и главным инструментом восстания. Пьеро стоит лишь на ступень ниже неё, и вся земная власть в Снежной с годами собирается в его руках: нет никого опаснее консорта, и нет души, что прорвалась бы к горлу Царицы, миновав её Пьеро. Он сдерживает её импульсивность, хватает за руку, когда та тянется опасно близко к Бездне, и бережёт, как последнюю драгоценность. Царица наделяет его силой, зовёт сапфиром, что венчает её корону, и ведёт неустанно поход, что через сотни лет, налившись силой, обернётся восстанием против Селестии. Они повязаны одним желанием, одной яростью, страстью и злобой — и чем-то ещё, что заставляет чувствовать себя неотделимым от другого.
Вокруг Пьеро вьются десятки женщин при дворе, но его сердце на зубцы насажено — изъеденное разъедающим его проклятием, оно венчает корону его госпожи.
У Царицы Снежной есть свой Шут — если однажды, так и не простив, он убьёт её, комедия выйдет поистине божественной.

Я узнаю эту тень
Четыреста долгих лет продлится мой сон
О Господе в пустоте,
О том как вертится чертово колесо

Нёвиллет старается не привязываться к людям - это мешает столь высоко превозносимой беспристрастности юдекса Фонтейна; но хуже того - оставляет на сердце ноющую рану: бессмертный среди смертных, он обречен наблюдать за тем, как люди вокруг него превращаются из детей в стариков, и вскоре за расцветом видеть их угасание. Вода, однако, везде находит лазейку - что-то просачивается сквозь щели выстроенной вокруг драконьего сердца защиты, и Нёвиллет время от времени обнаруживает подле себя тех, кого мог бы назвать друзьями - таких, как ворчливый администратор крепости Меропид.
Таких, как Клоринда.
Отношения их как-то незаметно перешли от рабочих к дружеским, почти семейным - настолько, что иногда Нёвиллет ловит себя на странном ощущении, будто его собственная подчиненная относится к верховному судье с почти материнской снисходительностью; и это отчего-то совершенно не задевает, но дарит странное чувство иллюзорного родства, чуждого никогда не имевшему семьи дракону. Даже зная, что ждет его в будущем - болезненное расставание с той, чей срок несправедливо короче его собственного - он не может заставить себя жалеть о связавшей их дружбе.
Но иногда, когда он задумывается об этом чуть дольше положенного, начинает моросить дождь.

если Барбело, Наама и Астарта - это Виа-Гра, то Лилит - это Меладзе, кто понял, тот понял хд
Ты пала первой, потому что отказалась преклонить колени перед навязанным тебе мужем. Тебе было сложнее всех, ведь этим миром всегда правили мужчины, а женщины были лишь их красивым дополнением. Но ты доказала всем, и в первую очередь Создателю, что мы достойны большего, что ты достойна большего. Ты первая преобразовала свой свет в бесконечную тьму, и ни разу об этом не пожалела. Ты стала матерью первых грехов, первых демонов, которые будут мучить столь излюбленных Создателем людей. Ты стала учителем, наставницей тех ангелов, которые также, как и ты отказались повиноваться.

Наши отношения сложно назвать здоровыми, мама. Нас, твоих детей, всегда было слишком много у тебя, и мы все боролись между собой даже за крупицу твоего внимания. Мне никогда не казалось, что тебе это нравится, как никогда не казалось, что ты в принципе хочешь иметь детей. Впрочем, полагаю, особенного выбора у тебя никогда не было. Как и у нас. Но тем не менее, ты по-своему заботилась о нас всегда, оберегала от ошибок, как могла. Спойлер, у тебя плохо получалось. Мы всё равно оставались лишь твоей тенью. Всегда в твоей тени. Никому из нас так и не удалось заслужить хоть капельку твоего искреннего.. уважения.
Но ни смотря ни на что, я всё равно люблю тебя, мама.
И, пожалуй, это никогда не изменится.

Я сначала оставлю тут картиночку, с которой согласен на 100%.

И что. Ну, как тебе на вкус месть, что оседает горьким пеплом на губах? Нет ощущения, что ты собственными руками разрушил свой мир? Сидишь теперь уныло в своей обители, изредка выбираясь в Призрачный город только за тем, чтобы кидать в мою сторону мрачные и глубоко завистливые взгляды, полные скрытой ненависти. Ведь как же я посмел быть таким отвратительно счастливым с «этим Твоим Высочеством», пока лучший друг убивается из-за любви, которую сам же отказывается понимать и принимать? Пока лучший друг как уж на сковородке мечется, бросаясь из одной крайности в другую – то ненавижу и убью, то люблю и жить не могу. И не надо теперь резко вскакивать на ноги и переворачивать стол, взирая на меня крайне оскорбленным и озлобленным взглядом. Во-первых, не пугает. Во-вторых, кто же виноват в том, что ты оказался там, где оказался? Мне не хочется этого произносить, но: я же тебе говорил. Я говорил, что ты ослеп от своей мести; я говорил, что ненависть – это яд, который ты продолжаешь глотать с таким самозабвенным упоением. Мне бы, быть может, тоже хотелось стереть в порошок Му Цина, вывернуть его блядскую душу наизнанку, чтобы Мое Высочество увидел его гнилое нутро, однако, как видишь, юго-западный бог войны до сих пор жив и цел. И покуда мой принц им всё еще дорожит – мне придется с этим мириться. А ты мириться не захотел, уперся в своё «Ши Цинсюань мне вовсе не друг, мне без различно что он там подумает и что почувствует». Если бы только видел свою рожу, когда я ответил, что «разумеется, он тебе не друг, ты же в него влюблен по уши». Пхах. Ну, конечно же, ведь «я не ты, не надумывай себе – я не буду страдать по какому-то там божку восемь веков подряд». Нет, не будешь. Ты, чтоб не страдать, просто сожжешь все мосты, раздираемый противоречивыми чувствами. Мой старый друг, я последовательности твоих действий (да и суждений) просто поражаюсь. Ты с пеной у рта утверждал, как тебе безразличен бог ветра и смеялся над моими чувствами к Его Высочеству, но при этом первый вставал рядом с этим же богом ветра, когда ему требовалась помощь. Скажешь, что всё это ради дела? Умоляю. Женское обличие в Баньюэ ты тоже ради дела принял? Ведь Ши Цинсюань бы смертельно обиделся, если бы ты просто отказался потакать ему! А бесконечные попытки вынудить Ши Цинсюаня остаться в стороне? Это тоже от большого безразличия? Его веер, который ты починил и хранил какое-то время – это тоже из-за равнодушия? Я уже не говорю о том, что сама твоя месть была строго направленной. Если бы тебе действительно не было дела до судьбы бога ветра – ты бы убил его, а не Ши Уду. Это было бы равноценным обменом: бог воды отнял у тебя всё, и ты взамен отнял у него его «всё». Но нет, ты погубил старшего брата и потом в панике просто отпустил младшего, бросив его как попало в городе смертных. Ты струсил, ты испугался. Что, я не прав и «ничего не понимаю»? Честное слово, твое упрямство поражает воображение.

А уж если ты узнаешь, что сейчас Ши Цинсюань стал одним из Посланников в моем Призрачном городе – у тебя опять крышу сорвет по тьма знает каким причинам.

Ты был талантливым молодым бейсболистом, но в один момент, решив "поиграть в мафию" и связавшись со мной, сменил бейсбольную биту на катану, а спорт — на Шигуре Соен Рю. Чувствую ли я вину за это? Да, безусловно. Каждый из вас вошёл в мир Вонголы благодаря встрече со мной, став моим другом и защитником. Ты — Дождь, символизирующий умиротворение, но в то же время ты грозный противник на поле боя. Несмотря на всё, что произошло, ты почти не изменился. Ты стал более серьезным? Безусловно. Но всё так же ты способен дарить улыбки окружающим, иногда смотря на вещи с беззаботностью. Эта твоя особенность не раз выручала нас. Ты остаёшься легким и жизнерадостным, но также можешь проявить серьёзность и хладнокровие перед лицом противника. Но что важнее всего — ты мой друг, и ты одним из первых поддержал "Никчемного Тсуну" в школе, за что я тебе бесконечно благодарен.

Мия: Это не просто история о девушке, которая не может определиться. Это история про преодоление препятствий на пути к чему-то большему. К чему-то настоящему и цельному. Я понимаю, что могу причинять вам невыразимую боль, но отказаться от кого-то из вас просто не в силах. Всё становится только сложнее, когда мы погружаемся в эти отношения, когда узнаем друг о друге слишком личное, — то, что никогда уже не сможем забыть.
Виктор: Ты — сомнение. Ты — жизнь. Ты — всё то, чего нет у Виктора, но о чём он иногда скучает.
Всем будет непросто, но нам с тобой в первую очередь, потому что ни один из нас не способен сдаться.
Но, возможно, мы с тобой сможем договориться, сможем найти нечто общее, чтобы не разрушать то, что мы имеем.
Ты — огонь, но Виктору не страшно, потому что он знает: ты не способен причинить ему вред.

История такая: поскольку персонаж совершеннейший неканон (впрочем, если вы вдруг найдете канона, который подходит, давайте поговорим), динамика обсуждаема. Однако, итог такой:
– человек-фейспалм,
– стальные нервы (и легкий нервный тик)
– суровая дружба любой степени накала (суровая женская дружба горячо приветствуется как бы)
–  терпение к инженерским закидонам и манере отгрызать лицо противнику буквально
– “Не плачьте, я вас отхилю. Не получится - отпою”
– единственный человек, который может заставить Райос послушать голос разума. Хотя бы чужого,
– “а кто будет в храме материться, тот хилится бинтами”
– но если вы слышите, как кто-то лечит и кроет херами, то вы знаете где искать
– точно не милое солнышко
Со всем остальным приходите ко мне и давайте думать вместе, этот процесс тоже очень увлекательный.
Чего я планирую? Приключаться по Азероту и окрестностям, эпично геройствовать, выжимать жаб, осуждать, гиенить и жрать стекло в равных пропорциях. Я планирую любить своего хила (и так тоже), носить на ручках (по необходимости) и защищать от злой фигни (потому что ало, это я тут самая злая фигня в твоей жизни).

Я бы сказал, что мы друзья, но иногда ты меня бесишь, а я не умею вовремя остановить поток презрения. Я бы сказал, что мы знакомые, но слишком хорошо прикрываем спину друг друга, чтобы полагаться на кого-то ещё. В общем, всё сложно, но мы всегда готовы прийти друг другу на помощь, и я не знаю никого, кто стрелял бы так же классно, как ты. Ну, и никого, кто проигрывал бы всё до нижнего белья, но это мелочи. Мне нужен тот, на кого я могу положиться, а Инеж - тот, кто будет напоминать о том, что Каз - это Каз. Уверен, что Нина и Матиас тоже будут тебе рады. Мы ждём!